Фантазии женщины средних лет - Страница 82

А время все сужалось и сдавливало круги, и я уже металась в последних оставшихся днях. За два дня до отъезда я рано вернулась домой, Дино уже ждал меня, я обвила его руками за шею, притянула к себе. Я чувствовала подступающую дрожь, ведь оставалось всего два дня, два мгновенных дня, последних, из четырех таких же мгновенных лет. «Скоро, – подумала я, – я не смогу смотреть на него, не смогу чувствовать его тепло, не смогу разговаривать с ним, когда он тихо, почти завороженно сидит и слушает, не возражая, а только соглашаясь, заведомо соглашаясь». Я не могла больше стоять, тянуло в ногах, сильно, болезненно, крутил живот, почти выворачивая, и мне сразу стало плохо.

– Пойдем ляжем, – сказала я в надежде, что боль пройдет Мы легли, и мне в самом деле стало лучше, прошли тошнота и головокружение, хотя ноги тянуло по-прежнему.

– Я всегда буду для тебя, везде и всюду, – сказала я. – Что бы ни случилось, где бы я ни была, я всегда буду для тебя. – Дино молчал, я не видела его глаз, я лежала, уткнувшись ему в плечо. – Слышишь? – Он молчал – Ты слышишь?

– Да, – ответил он.

Что-то больное проступило в его голосе. Я приподнялась на локте, чтобы заглянуть в его лицо. Он плакал, тихо, бесшумно, не показывая ни звуком, ни телом. Я не знаю от чего, может быть, от этой молчаливой мужской и потому невыносимой сдержанности что-то надорвалось во мне, сдерживающая волевая дамба размылась, прорвалась и, немощная, тут же была снесена. Я сама услышала, как странно, не по-людски я взвизгнула, и из меня хлынуло сразу ото всюду: из глаз, изо рта – слезы, звук, слюна, дыхание, обрывки слов – все вперемешку.

Со мной случилась истерика, я сама понимала это. Я знала, что мое лицо потеряло очертания, перестав принадлежать мне, я чувствовала выпяченные, сразу покрупневшие от тяжести и от дрожи губы, я сама не могла разобрать, что они пытаются прошептать.

– Слышишь, – шептала я, но это был хрип, а не шепот, – слышишь, ты слышишь? – Меня выворачивало наружу, прямо на него, вместе с ревом, с кашлем. – Ты слышишь, слышишь? – кричала я, захлебываясь. Я уже лежала на нем, в судорогах извиваясь всем телом. – Я умру без тебя! Ты должен быть всегда моим, – я на секунду ослепла, что-то резануло глаза, видимо, краска сползла и наплыла на глаза. – Я, наверное, страшная сейчас? – спросила я, пробиваясь сквозь слезы, я даже улыбнулась. Он не ответил, а только запустил руку в мои волосы и там ее оставил. – Мой любимый. – Я сползла лицом на его грудь и терлась, чтобы вобрать в себя частицы его кожи, запаха. – Обещай, что у тебя никого не будет, кроме меня. Обещай, что никогда, что ты всегда будешь моим!

Мне казалось, что я утихаю, но тут я представила Дино с другой женщиной и опять взорвалась, теперь еще сильнее.

– Обещай, – кричала я, – поклянись, что у тебя не будет другой женщины, никогда в жизни, клянись! – Я не сознавала, что творю, я только знала, что больно рукам, всему телу, и по этой боли поняла, что стучу, барабаню изо всех сил кулаками по его груди, мелко и часто, и хотя сильно, но все равно в бессилии.

– Клянись! Поклянись, что никогда никого! – Я задыхалась. – А? – переспросила я, потому что он уже давно говорил, но я не слышала что.

– Я клянусь, успокойся, я клянусь тебе, – наконец разобрала я, но что значили эти слова? Ничего! Мне было мало их.

– Нет, – я кричала, – не так, повторяй за мной, – я старалась сдерживать всхлипы, чтобы он мог различить мой голос. – Повторяй, что у тебя никогда никого не будет. Никогда никого. – Я не понимала, что он говорит, но знала, что повторяет. – Клянись жизнью! – я продела рукой по глазам, я ничего не видела, а мне нужно было видеть. Он поклялся. – Еще раз клянись. – Мне стало трудно произносить слова, у меня опухли горло и язык. Я почти не могла говорить. Он снова поклялся. «Клянусь жизнью, никого, кроме тебя», – прочла я по губам. – Ты любишь меня? – это было последнее, что я смогла выдохнуть из себя.

– Люблю. Только ты, больше никто. Ты одна. – Теперь я знала, что это его слова, сначала мне показалось, что мои, но потом я поняла, что его.

Я была обессилена, выжата от слез, от вырвавшегося из меня вместе с ревом отчаяния. Во мне ничего не осталось, кроме измождения и еще любви, и еще желания эту любовь доказать, прямо сейчас, немедленно. У меня не было сил, и пусть, неловко, но я все же расставила ноги, я была вся мокрая, я даже не представляла, что слезы могут покрыть все тело, что их может быть так много. Я всхлипывала, казалось, мои легкие поднялись к гортани, еще немного, и я бы выплеснула и их. Я стала медленно наезжать, склонившись над Дино, держась за его тело, чтобы не соскользнуть, не сорваться.

– Слышишь, никогда. Ты ведь поклялся, что никогда.

– Да, да, да, – твердил он в ответ, – никогда.

Я даже не заметила, как подкатило, и я, не сходя, рухнула на его грудь, все еще дрожа то ли от проходящей истерики, то ли от незаконченной любви. А потом я заснула, тихо, глубоко, и, наверное, долго спала. Когда я открыла глаза, Дино находился рядом, он разглядывал меня в упор, и я сразу все вспомнила, как будто и не спала.

– Ты помнишь, – сказала я, ты мне обещал? – Я протянула руку, мне захотелось дотронуться до него. Я больше не плакала, даже если бы я попыталась, не получилось бы все равно.

– Да, – сказал он, – помню.

– Ты поклялся жизнью. Помнишь? – Я все еще была очень слаба.

– Да, – повторил он за мной, – я поклялся жизнью.

– Что никого, кроме меня, никогда. – Он снова кивнул. – Поклянись еще раз, сейчас, – попросила я.

– Клянусь.

Я выдохнула, мне стало легко, покойно, как будто вместе со слезами вышла вся накопившаяся тяжесть.