Фантазии женщины средних лет - Страница 151

151

Ты должна понять, в гонках я привык все рассчитывать, выбирать тактику заранее. В этом и состояла моя сила – в расчете и продуманности. Случаю нельзя доверяться, на него надо успеть среагировать, он так или иначе возникнет, непредвиденный случай. С тобой я тоже все рассчитал, еще задолго до того, как в первый раз подошел к тебе в кафе. Конечно, ты не узнала меня, и, конечно, я был прав, ты откликнулась на неординарность моего лица, голоса. Я оказался непривычен для твоего мягкого, сглаженного, интеллигентного мира, но я и не напоминал приблатненного пижона, процветающего на уличных знакомствах. Я не подходил под стандарт и именно поэтому был интересен тебе.

Ты стала только лучше с годами, есть такой тип женщин, который становится еще красивее, подбираясь к сорока. Я смотрел на тебя и думал, что я, конечно, люблю тебя, но я не чувствую любви. Как и не чувствую волнения, страха, только спокойную, знающую свою силу уверенность, что моя любовь будет принята и разделена. Главное, я оставался собой, тем, кем и был последние два с половиной года: гонщиком от природы, который не мог позволить себе ошибиться.

Я не планировал тебя изнасиловать, это был случай, рожденный обстоятельствами, узкой улицей, вином, поцелуями, тупиковыми воротами. Такое нельзя рассчитать, это как на трассе, когда не успеваешь увидеть, понять, только почувствовать интуицией, мгновением, миллиметрами. Так и здесь, я знал, что ты не отстранишься, что, более того, проявленная мной сила притянет тебя.

А потом мы опять были счастливы, опять долго, много месяцев, так, как, наверное, не были счастливы никогда прежде. Я это понял сразу, когда ты отказалась рассказывать Стиву, как мы занимаемся любовью, хотя Стив настаивал, упрашивал, даже угрожал. Но ты отказалась. Я подумал тогда: «Все, мы навсегда вместе». Потому что, понимаешь, Джеки, измена и начинается с раскрытия тайны, тайны, в которую посвящены только двое. Помнишь, я говорил тебе, любимая, что мы с тобой в заговоре против всего мира, а заговор обычно предается, когда о нем рассказывают постороннему. Так произошло с Дино. Твое первое письмо Стиву с описанием сцены любви и было началом твоей измены. Но сейчас ты отказалась, и я поверил в свою победу. Я думал, что победил тебя и себя тоже, того, из предыдущих жизней, я думал, ты будешь теперь только моей, пока у меня хватит сил, злости и жизни.

Сейчас я понимаю, что немало странности присутствовало во мне, в тебе, в нашей любви. Не той болезненной патологической странности, которую надо подавлять таблетками, а едва намеченной, неуловимой, тонкой, легко прорывающейся, которую и различить-то почти невозможно. Меня, например, волновало, как ты, не отрываясь от меня, рассказывала без утайки, как занималась любовью со Стивом и с Дино. Твои откровения так резко возбуждали меня еще и потому, что являлись дополнительным доказательством: они, эти два исполина твоей жизни, оказались повержены мной, Рене. К тому же твои рассказы наслаивались на мои собственные воспоминания, которые только в такие минуты я спускал с жесткой привязи. Понимаешь, любимая, все, абсолютно все, говорило о том, что я правильно рассчитал, что мы будем вместе, ты наконец сделала выбор, и он окончателен.

А потом я попал в аварию. Конечно, я специально подставился. Ты не раз потом спрашивала меня, ради чего я это сделал. Тогда я тебе не ответил. Конечно, я не собирался рисковать собой ради денег, деньги меня мало интересовали. Да и не ради гонки. Ты не поверишь, но я попал в аварию из-за тебя.

Я знаю, это выглядит безумием, неумной кинематографией, но пойми, мне надо было узнать, насколько сильна твоя любовь. Я был знаком с твоим предательством прежде, видимо, в глубине оно так и не отпустило меня, и мне необходимо было убедиться, что любовь и надежность на этот раз проникли и закрепились в тебе.

Мне следовало хоть на время оказаться беспомощным и недвижимым, стать слабее тебя, перестать быть всегда удобным, готовым доставить тебе радость. Я хотел стать немощным, чтобы убедиться, что в следующем письме Стиву ты не начнешь сетовать на то, что Рене болен и что тебе приходится лишь вспоминать, как в прошлый раз он сделал так-то и так… И дальше следовал бы твой подробный рассказ, который бы нарушил, сломал печать.

Я ожидал твоих признаний, настроил себя на них, но ошибся. Мы по-прежнему находились в заговоре, и печать сломана не была. Я чувствовал себя счастливым, ты даже вписалась в смертельный риск трассы, в ее вяжущий привкус последнего дня, преследующий, настигающий, но так и не настигнувший.

А потом я понял, что проиграл. Я даже сам не заметил, когда начал проигрывать, когда ты перехватила. А когда заметил, было уже поздно – я проиграл. Теперь-то я знаю, почему так случилось и в чем ты оказалась сильнее. В любви! Ты всегда побеждала меня в любви: я всегда любил тебя больше, чем ты меня. Вот и сейчас моя любовь оказалась единственной моей слабостью, моей ахиллесовой пятой, и ты умело, далее не целясь, попала в нее.

Каждый раз с помощью любви, следуя своему инстинкту, ты так или иначе подавляла меня, овладевала мной и сама тем самым избавлялась от моей власти. Так происходило каждый раз, так произошло и сейчас. Я чувствовал, что опять стал зависим от тебя, и знал, что и ты заметила это.

И еще я понял, что никогда не смогу сравняться с тобой Так было со Стивом, когда ты была маленькой, наивной, ничего не умеющей девочкой. Но ты догнала его, а потом поднялась выше и ускользнула, и он отпустил тебя. Так было и с Дино. Сначала его планка находилась выше, но ты опять приноровилась-ты ведь способная, ты обучаемая – и вновь перегнала его и поднялась над ним, и теперь уже он упустил тебя. Так произошло и с Рене. Мне казалось, что я сломал все ограничения, разрушил все рамки, я думал, что это предел, что планку нельзя поднять выше, потому что и планки-то уже нет. Но оказался не прав.

151